МАСКА

 

В Х-ом общественном клубе с благотворительной целью давали

бал-маскарад, или, как его называли местные барышни, бал-парей.

Было двенадцать часов ночи. Не танцующие интеллигенты без масок - их

было пять душ - сидели в читальне за большим столом и, уткнув носы и бороды

в газеты, читали, дремали и, по выражению местного корреспондента столичных

газет, очень либерального господина, - "мыслили".

Из общей залы доносились звуки кадрили "Вьюшки". Мимо двери, сильно

стуча ногами и звеня посудой, то и дело пробегали лакеи. В самой же читальне

царила глубокая тишина.

- Здесь, кажется, удобнее будет! - вдруг послышался низкий, придушенный

голос, который, как казалось, выходил из печки. - Валяйте сюда! Сюда,

ребята!

Дверь отворилась, и в читальню вошел широкий, приземистый мужчина,

одетый в кучерской костюм и шляпу с павлиньими перьями, в маске. За ним

следом вошли две дамы в масках и лакей с подносом. На подносе была пузатая

бутыль с ликером, бутылки три красного и несколько стаканов.

- Сюда! Здесь и прохладнее будет, - сказал мужчина. - Становь поднос на

стол... Садитесь, мамзели! Же ву при а ля три-монтран! А вы, господа,

подвиньтесь... нечего тут!

Мужчииа покачнулся в смахнул рукой со стола несколько журналов.

- Становь сюда! А вы, господа читатели, подвиньтесь; некогда тут с

газетами да с политикой... Бросайте!

- Я просил бы вас потише, - сказал один из интеллигентов, поглядев на

маску через очки. - Здесь читальня, а не буфет... Здесь не место пить.

- Почему не место? Нешто стол качается или потолок обвалиться может?

Чудно! Но... некогда разговаривать! Бросайте газеты... Почитали малость и

будет с вас; и так уж умны очень, да и глаза попортишь, а главнее всего - я

не желаю и все тут.

Лакей поставил поднос на стол и, перекинув салфетку через локоть, стал

у двери. Дамы тотчас же принялись за красное..

- И как это есть такие умные люди, что для них газеты лучше этих

напитков, - начал мужчина с павлиньими перьями, наливая себе ликеру. - А по

моему мнению, вы, господа почтенные, любите газеты оттого, что вам выпить не

на что. Так ли я говорю? Ха-ха!.. Читают! Ну, а о чем там написано? Господин

в очках! Про какие факты вы читаете? Ха-ха! Ну, да брось! Будет тебе

кочевряжиться! Выпей лучше!

Мужчина с павлиньими перьями приподнялся и вырвал газету из рук у

господина в очках. Тот побледнел, потом покраснел и с удивлением поглядел на

прочих интеллигентов, те - на него.

- Вы забываетесь, милостивый государь! - вспыхнул он. - Вы обращаете

читальню в кабак, вы позволяете себе бесчинствовать, вырывать из рук газеты!

Я не позволю! Вы не знаете, с кем имеете дело, милостивый государь! Я

директор банка Жестяков!..

- А плевать мне, что ты - Жестяков! А газете твоей вот какая честь...

Мужчина поднял газету и изорвал ее в клочки. - Господа, что же это

такое? - пробормотал Жестяков, обомлев. - Это странно, это... это даже

сверхъестественно...

- Они рассердившись, - засмеялся мужчина. - Фу-ты, ну-ты, испугался!

Даже поджилки трясутся. Вот что, господа почтенные! Шутки в сторону,

разговаривать с вами мне не охотно... Потому, как я желаю остаться тут с

мамзелями один и желаю себе тут удовольствие доставить, то прошу не

претикословить и выйти... Пожалуйте-с! Господин Белебухин, выходи к свиньям

собачьим! Что рыло наморщил? Говорю, выходи, стало быть и выходи! Живо у

меня, а то, гляди, не ровен час, как бы в шею не влетело!

- То есть как же это? - спросил казначей сиротского суда Белебухин,

краснея и пожимая плечами. - Я даже не понимаю... Какой-то нахал врывается

сюда и... вдруг этакие вещи!

- Какое это такое слово нахал? - крикнул мужчина с павлиньими перьями,

рассердившись, и стукнул кулаком по столу, так что на подносе запрыгали

стаканы. - Кому ты говоришь? Ты думаешь, как я в маске, так ты можешь мне

разные слова говорить? Перец ты этакий! Выходи, коли говорю! Директор банка,

проваливай подобру-поздорову! Все уходите, чтоб ни одной шельмы тут не

оставалось! Айда, к свиньям собачьим!

- А вот мы сейчас увидим! - сказал Жестяков, у которого даже очки

вспотели от волнения. - Я покажу вам! Эй, позови-ка сюда дежурного старшину!

Через минуту вошел маленький рыженький старшина с голубой ленточкой на

лацкане, запыхавшийся от танцев.

- Прошу вас выйти! - начал он. - Здесь не место пить! Пожалуйте в

буфет!

- Ты откуда это выскочил? - спросил мужчина в маске. - Нешто я тебя

звал? - Прошу не тыкать, а извольте выйти!

- Вот что, милый человек: даю тебе минуту сроку... Потому, как ты

старшина и главное лицо, то вот выведи этих артистов под ручки. Мамзелям

моим не ндравится, ежели здесь есть кто посторонний... Они стесняются, а я

за свои деньги желаю, чтобы они были в натуральном виде.

- Очевидно, этот самодур не понимает, что он не в хлеву! - крикнул

Жестяков. - Позвать сюда Евстрата Спиридоныча!

- Евстрат Спиридоныч! - понеслось по клубу. - Где Евстрат Спиридоныч?

Евстрат Спиридоныч, старик в полицейском мундире, не замедлил явиться.

 

- Прошу вас выйти отсюда! - прохрипел он, выпучивая свои страшные глаза

и шевеля нафабренными усами.

- А ведь испугал! - проговорил мужчина и захохотал от удовольствия. -

Ей-ей, испугал! Бывают же такие страсти, побей меня бог! Усы, как у кота,

глаза вытаращил... Хе-хе-хе!

- Прошу не рассуждать! - крикнул изо всей силы Евстрат Спиридоныч и

задрожал. - Выйди вон! Я прикажу тебя вывести!

В читальне поднялся невообразимый шум. Евстрат Спиридоныч, красный как

рак, кричал, стуча ногами. Жестяков кричал. Белебухин кричал. Кричали все

интеллигенты, но голоса всех их покрывал низкий, густой, придушенный бас

мужчины в маске. Танцы благодаря всеобщей сумятице прекратились, и публика

повалила из залы к читальне.

Евстрат Спиридоныч для внушительности позвал всех полицейских, бывших в

клубе, и сел писать протокол.

- Пиши, пиши, - говорила маска, тыча пальцем ему под перо. - Теперь что

же со мной, с бедным, будет? Бедная моя головушка! За что же губите вы меня,

сиротинушку? Ха-ха! Ну, что ж? Готов протокол? Все расписавшись? Ну, теперь

глядите!.. Раз...

два... три!!..

Мужчина поднялся, вытянулся во весь рост и сорвал с себя маску. Открыв

свое пьяное лицо и поглядев на всех, любуясь произведенным эффектом, он упал

в кресло и радостно захохотал. А впечатление действительно произвел он

необыкновенное. Все интеллигенты растерянно переглянулись и побледнели,

некоторые почесали затылки. Евстрат Спиридоныч крякнул, как человек,

сделавший нечаянно большую глупость.

В буяне все узнали местного миллионера, фабриканта, потомственного

почетного гражданина Пятигорова, известного своими скандалами,

благотворительностью и, как не раз говорилось в местном вестнике, - любовью

к просвещению.

- Что ж, уйдете или нет? - спросил Пятигоров после минутного молчания.

Интеллигенты молча, не говоря ни слова, вышли на цыпочках из читальни,

и Пятигоров запер за ними двери.

- Ты же ведь знал, что это Пятигоров! - хрипел через минуту Евстрат

Спиридоныч вполголоса, тряся за плечо лакея, вносившего в читальню вино. -

Отчего ты молчал? - Не велели сказывать-с!

- Не велели сказывать... Как засажу я тебя, анафему, на месяц, так

тогда будешь знать "не велели сказывать". Вон!!. А вы-то хороши, господа, -

обратился он к интеллигентам. - Бунт подняли! Не могли выйти из читальни на

десять минуток! Вот теперь и расхлебывайте кашу. Эх, господа, господа... Не

люблю, ей-богу!

Интеллигенты заходили по клубу унылые, потерянные, виноватые, шепчась и

точно предчувствуя что-то недоброе... Жены и дочери их, узнав, что Пятигоров

"обижен" и сердится, притихли и стали расходиться по домам. Танцы

прекратились.

В два часа из читальни вышел Пятигоров; он был пьян и пошатывался.

Войдя в залу, он сел около оркестра и задремал под музыку, потом печально

склонил голову и захрапел.

- Не играйте! - замахали старшины музыкантам. - Тсс!.. Егор Нилыч

спит...

- Не прикажете ли вас домой проводить, Егор Нилыч? - спросил Белебухин,

нагнувшись к уху миллионера.

Пятигоров сделал губами так, точно хотел сдунуть со щеки муху.

- Не прикажете ли вас домой проводить, - повторял Белебухин, - или

сказать, чтоб экипажик подали?

- А? Ново? Ты... чево тебе? - Проводить домой-с... Баиньки пора... -

До-домой желаю... Прроводи!

Белебухин просиял от удовольствия и начал поднимать Пятигорова. К нему

подскочили другие интеллигенты и, приятно улыбаясь, подняли потомственного

почетного гражданина и осторожно повели к экипажу.

- Ведь этак одурачить целую компанию может только артист, талант, -

весело говорил Жестяков, подсаживая его. - Я буквально поражен, Егор Нилыч!

До сих пор хохочу... Ха-ха... А мы-то кипятимся, хлопочем! Ха-ха! Верите? и

в театрах никогда так не смеялся... Бездна комизма! Всю жизнь буду помнить

этот незапамятный вечер!

Проводив Пятигорова, интеллигенты повеселели и успокоились.

- Мне руку подал на прощанье, - проговорил Жестяков, очень довольный. -

Значит, ничего, не сердится...

- Дай-то бог! - вздохнул Евстрат Спиридоныч. - Негодяй, подлый человек,

но ведь - благодетель!.. Нельзя!..